Воинство Святой Руси

Эпоха междуусобиц, наступившая после княжения Владимира Мономаха, вносит в понимание воина и воинского подвига новые особенности и приметы. В памяти и литературе жива трагедия сыновей великого князя Владимира. Зачинатели междоусобных раздоров сравниваются прежде всего с братоубийцей Святополком Окаянным – они делают дело окаянное. В древнерусской литературе прослеживается четкое противопоставление князей на религиозном уровне: мирным князьям помогает Бог, окаянных "подстрекает" к этому сатана (Рассказ 1981:128,168). Жертвы княжеских междоусобиц становятся воинами Царя Небесного, они воспринимают от Бога мученические венцы, они предают души свои как агнцы непорочные. Сами убийцы приготовляют им Царство Небесное, а себе готовят вечную муку (Рассказ 1981:128). В таком понимании роли и посмертной участи князей слышны мотивы из "Сказания о Борисе и Глебе", а также напоминание о словах Христа: "И не убойтеся от убивающихъ тело, души же не могущихъ убити" (Мф.10:28).

Поражение новгород-северского князя в столкновении с половцами – «Слово о полку Игореве» – обычно объясняется неудачным стечением нескольких обстоятельств и, в частности, междуусобицей. Но прислушаемся к самому князю и посмотрим еще раз, по каким причинам он начинает поход: а) желает посмотреть синий Дон, б) хочет "копие приломити" на поле половецком, в) "испити шеломомь Дону", г) его воины ищут себе чести, а князю славы (Слово 1997:257). Здесь мы видим лишь удаль и готовность сложить голову в битве. С таким же настроением выступает в поход и буй-тур Всеволод. В словах киевского князя Святослава (а он цитирует Игоря или Всеволода) раскрывается и еще одна причина: князья хотели "похитить" победу киевского князя над половцами, одержанную в предыдущем году и в том же году ранней весной, а славу своей будущей победы "разделить между собой" (Слово 1997:263). Итак, у Игоря нет высокой цели, ради которой он совершает поход, и которая всегда бывает, например, у былинных богатырей или князя Владимира Мономаха. Поэтому одну из последних строк Слова можно понять как упрек Игорю. "Здрави князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя пълки!" – говорит автор; здравица возглашается здесь не вообще князьям, которые совершают военные походы, а тем, которые идут на битву за Христианство, за христиан против язычников. Можно думать, что она не относится к Игорю, поскольку он сражался не за Христианство, а кроме того, – не поборол "поганых". Итак, одна из причин поражения Игоря (и его трагедия) состоит в том, что он сражался не за веру, не за храмы, не за христиан, не за землю русскую,[1] а ради славы и удали.

Надо сказать, что в Ипатьевской и в Лаврентьевской летописях образ князя Игоря более привлекателен. В них ничего не говорится о похвальбе князя Игоря. После первой – временной – победы над половцами, одержанной до подхода основных сил противника, Игорь предлагает выступить в обратный путь, чтобы выиграть ночь. Когда другие князья не согласились с ним, он остался с ними, утром же, увидев бесчисленные половецкие полки, отказался ради спасения жизни ускакать с дружиной на конях и бросить пеших воинов, а в плен он попал, пытаясь вернуть бежавших с поля боя ковуев. В плену Игорь вспоминает междуусобные войны и во всем обвиняет себя, принимая это поражение как наказание Божие: "Помянухъ азъ грехы своя предъ Господомъ Богомъ моимъ, "ко много убiйство, кровопролитье створихъ въ земле крестьянстей, якоже бо азъ не пощадехъ хрестьянъ… Се возда ми Господь по безаконiю моему и по злобе моей, на мя и снидоша днесь греси мои на главу мою" (Библиотека 1997:4, 240).[2] Далее в летописи появляется мотив мученичества. Игорь продолжает: "Се ныне вижю другая мученiя веньца приемлюще, почто азъ единъ повиньный не прияхъ страсти (страдания) за вся си?" Игорь считает своих погибших воинов мучениками, а себя недостойным мученического венца. Понимание гибели в бою как мученичества проходит далее в древнерусской литературе устойчивым, даже настойчивым, мотивом. Отметим также, что, будучи в плену, Игорь вызвал из Руси священника, который совершал богослужения для него и его слуг. Перед побегом он молился перед иконой и крестом и взял их с собой в дорогу (Библиотека 1997:4,247).

Взаимосвязь ратного дела с помощью Божией или, точнее, тщета и бесплодность военного искусства без помощи Божией ясно показана в житии св. блгв. кн. Александра Невского. Перед началом выступления в поход против шведов он идет в церковь Св. Софии для молитвы и благословения (Житие 1981:428). Как и Владимир Мономах, св. Александр "имеяше веру велику къ святыма мученикома Борису и Глебу" (Житие 1981:428). И это замечание автора жития предваряет описание видения, которого удостоился Пелугий, во святом крещении Филипп. Старейшина увидел Бориса и Глеба в красных плащах, как мучеников (так, как они изображаются и на иконах), спешащих помочь в ратном деле своему "сроднику" Александру (Житие 1981:430).[6]

Кроме того, св. князю помогали и ангелы. После победы на другом берегу Ижоры, где не было новгородской дружины, обнаружили много побитого шведского войска. И тогда вспомнил автор жития, что так уже было во времена царя Езекии: ассирийский царь Сеннахирим окружил Иерусалим, но внезапно явился Ангел Господень и побил 185 тысяч из войска ассирийского (см.Ис.33:36-38). То же случилось и в битве на Неве. Господь помог правым и наказал напавших (Житие 1981:432). Здесь можно также отметить, что косвенно Новгород сравнивается с Иерусалимом. Также и на Чудском озере – как рассказывал автору жития очевидец – виден был "полкъ Божiй на воздусе", пришедший на помощь Александру (Житие 1981:434). Автор жития много говорит о доблести, силе, военном искусстве св. Александра, но не забывает подчеркнуть, что все это дар Божий, а его победы – следствие помощи и покровительства Господня.

В рамках нашей темы житие св. Александра Невского интересно еще одной деталью. При описании битвы на Неве впервые в древнерусской литературе называются по именам «шесть мужей храбрых», особо отличившихся в битве, говорится об их должностях при князе и происхождении, об их подвиге во время сражения. Так некоторые из простых безвестных героев русской истории обретают свое имя, свое лицо, свой образ.

Как и Владимир Мономах, князь Александр предпочитал войне перемирие; и в мирное время он воздвигал храмы, отстраивал заново сожженные города, собирал разбежавшийся или разогнанный люд. Он был искусен в военном деле, но никогда не делал его своей профессией, как например, ранее Святослав. Наконец, отметим, что Александр перед смертью принял монашеский постриг с именем Алексий, поэтому существует два основных иконографических образа благоверного князя: в княжеском одеянии и в схимническом.

Монголо-татарское нашествие, естественно, вносит несколько новых моментов в понимание происхождения войн, в понимание необходимости и сущности защиты Отечества, в понимание воинского подвига. А.С. Орлов в известной работе о произведениях этого жанра писал: "В истории развития воинских повестей большую роль играло монгло-татарское нашествие; оно было причиной усиления религиозной стихии, зачатки образов которой были даны сказаниями,[7] посвященными борьбе со старыми безбожными врагами Руси – половцами" (Орлов 1902:32). Вот некоторые особенности изображения нашествия в Лаврентьевской и Тверской летописях. Нашествие врагов понимается антиномично: это кара Божия за гордость, высокомерие русских князей и грехи народа,[8] но вместе с тем это свидетельство любви Божией. Летописец напоминает, что "Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает" (Евр.12:6; ср.Притч.3:12; Откр.3:19).[9] Наказание выразилось через нашествие татар, но случилось это по нашей вине.[10] Любовь же Божия проявилась в том, что Он, посылая страдания, призывает к покаянию, дает возможность очиститься от грехов, омыться кровью и вернуться к Богу, войти в Царствие Небесное.

В описании нашествия летописец всегда отмечает, что напавшие много церквей и монастырей разрушили, что князья выступают против татар "за веру христианскую" (Летописные 1981:136). Как ранее Киев, Новгород и Псков, так теперь Владимир Залесский сравнивается с Иерусалимом (Летописные 1981:138). Очень заметно и сильно звучит мотив очищения грехов собственной кровью. Св. Георгий Владимирский совершил трагическую ошибку, но, что очень важно, он омылся от грехов своей кровью в сражении с врагами на реке Сити (Летописные 1981:146). Василько Ростовский, попав в плен, отказывается принять веру и обычаи татар и также смывает кровью свои грехи: "Сего бо блаженаго князя Василка спричте Богъ смерти подобно Андрееве (Боголюбского – В.Л.); кровью мученичьскою омывъся прегрешенiй своихъ съ братомъ и отцомъ Георгiемъ съ великимъ княземъ" (Летописные 1981:144,167). Приезжающий на поклон к Батыю в 1246 году небезупречный по человеческим меркам князь Михаил Черниговский (ранее, в начале нашествия Батыя на Киевскую Русь, он бежал в Венгрию) вместе со своим боярином Феодором не исполняет языческий обряд и, смыв свои грехи кровью, становится святым (Летописные 1981:228-235). Летописец помнит сам, напоминает читателю и потомкам слова апостола Павла: "И отнюдъ кровiю вся очищаются по закону, и безъ кровопролитiя не бываетъ оставленiе" (Евр.9:22).

Другой сходный мотив – пострижение в монахи. Перед решающим сражением с татарами многие защитники Владимира постригаются в монахи: князья и княгини, благочестивые мужи и жены (Летописные 1981:164). Принятие монашества, по православным представлениям, есть второе крещение, а крещение является омытием и прощением грехов. Таким образом, пострижение по своему содержанию и цели соответствует омытию грехов кровью (в житиях святых мучеников многократно говорится, что они крестились собственной кровью).

"Повесть о разорении Рязани Батыем" продолжает летописные темы и совпадает с ними в понимании сути происходящего. Русские полки бьются мужественно, "да противу гневу Божiю хто постоитъ" (Повесть 1981б:189). Мысль, заложенная в повести, проста: русское воинство не уступает татарам ни в воинском искусстве, ни в храбрости, ни даже иногда в числе, но проигрывает одно столкновение за другим, потому что гнев Божий нашел на Русь. "И сiа вся наиде грехъ ради нашихъ", – подчеркивает автор повести (Повесть 1981б:189,191,195). Другое, что особо отмечается в Повести, это разорение храмов Божиих и пролитие крови в алтарях святых церквей. Автор утверждает, что татары хотят "Рускую землю попленити, и веру християнскую искоренити, и церкви Божiи и до основанiа разорити" (Повесть 1981б:191). Итак, под угрозой – земля, вера, храмы.

Очень сильно звучат названные мотивы в Словах свт. Серапиона Владимирского. Постоянная мысль святителя: мы пострадали за свои грехи; не надо винить в этом ни татар, ни Бога; Бог наказывает того, кого любит, а татары лишь бич Божий; надо покаяться в грехах и начать по-христиански жить; если Бог не простит и не поможет, то никто не поможет; сопротивляться сейчас жестокому народу, под игом которого находимся, значит идти против Бога, против гнева Его и ниспосланного Им наказания. Покаемся, призывает святитель, – и Бог освободит нас от ига (Слова 1981:440-448).

В "Слове о Меркурии Смоленском", с одной стороны, воскрешается русский былинный герой, а с другой – христианский мученик из жития свт. Василия Великого, когда по его молитвам св. мч. Меркурий побил войско Юлиана-отступника, хотевшего захватить Кесарию. Содержание Слова (по одной из редакций) вкратце таково. Когда к Смоленску подступили татары,[11] пономарю Печерской церкви города является Богородица и повелевает позвать Меркурия. Меркурий, войдя в храм, видит Богородицу с Младенцем на золотом престоле. Она посылает его против Батыя. Богородица повелевает ему защитить город, а после победы отдать оружие прекрасному воину, который должен отсечь голову Меркурию. Смоленский богатырь в одиночку побеждает татар, прекрасный воин отсекает ему голову; Меркурий берет голову в руку, а в другую – повод коня и входит в город. Какая-то девушка, видя это, ругает его; тогда он ложится на землю, а конь исчезает. Три дня не могут отнести тело Меркурия в церковь. Но затем смоленский архиепископ видит, как из храма выходят Богородица, архангелы Михаил и Гавриил, переносят тело Меркурия в храм и кладут в гробницу (Слово 1981:204-208). В этом сказании обращают на себя внимание следующие необычные мотивы и детали: Меркурий Смоленский побеждает только силой и помощью Божией (о его храбрости, военном умении ничего не говорится); Меркурий часто молится Кресту Господню, и здесь можно увидеть мотив совмещения и отождествления креста и меча, как оружия и орудия победы не просто над врагом, а над врагом Христианства; Меркурий погибает не от руки врагов, а от посланного Богородицей прекрасного воина (либо св. Меркурия Кесарийского, либо св. архангела Михаила); он герой и освободитель города, он спаситель святых церквей и веры христианской, но на нем лежит кровь убитых людей, хотя они "басурмане", "поганые", и Меркурий смывает ее своей кровью; победитель добровольно отдает свою жизнь, погибает как мученик, через отсечение главы.[12]

Христианское понимание войны и воинского дела очень сильно выражено в цикле произведений, посвященных Куликовской битве. В "Летописной повести о побоище на Дону" звучит на первый взгляд незаметный, но очень важный и новый мотив: долго длилось наказание Божие для Руси, но вот захотел Бог освободить род христианский молитвами Богородицы, пришло время Руси освободиться от ига. Сам Господь милостиво взглянул на христиан, осмелившихся встать за Христианство (Повести 1959:234). Христианские мотивы в Повести при описании ратного дела часто выходят на первый план. Как говорится в повести, "видеша бо вернiи, "ко въ 9 часъ бьющеся, ангели помагаютъ крестьяномъ и святыхъ мученикъ полкъ, воина Георгiя и славнаго Дмитрiя и великихъ князей тезоименитыхъ Бориса и Глеба, въ нихъ же бе воевода свершеннаго полка небесныхъ вой архистратигъ Михаилъ. Двои воеводы видеша полци, тресолнечный полкъ и пламенныя ихъ стрелы" (Повести 1959:36). Здесь мы видим, как утверждается собор небесных покровителей русского воинства. Он почти точно совпадает с иконой "Чудо от иконы Знамение". А на последних трех страницах Повести восемь раз упоминается христианский Бог, христианская вера, христианское оружие, христолюбие и помощь святых.

Еще более насыщена христианскими мотивами основная редакция "Сказания о Мамаевом побоище". Услышав о нашествии Мамая,[13] князь Димитрий сначала молится перед своей домашней иконой: "И ставъ предъ святою іконою Господня образа, яже въ зглавiи его стояще и, падъ на колену свою, нача молитися" (Повести 1959:47). Еще до начала сражения он хочет пострадать за веру Христову, при этом пострадать даже до смерти (Повести 1959:251,298). Общеизвестен факт поездки князя в монастырь: Димитрий "поеде къ Жывоначальной Троици на поклонъ къ отцу своему преподобному старцу Сергiю благословенiа получити от святыа тоа обители" (Повести 1959:251). Прп. Сергий призывает князя на Литургию, дает ему освященную просфору, окропляет князя и приближенных его святой водой, а инокам Пересвету и Ослябе дает оружие нетленное – крест (здесь опять возникает мотив контаминации креста и меча при защите Христианства). Возвратясь в Москву, великий князь молится в Успенском соборе сначала перед иконой Спасителя, потом перед иконой Владимирской Богоматери [14] и у раки с мощами свт. Петра Московского чудотворца (Повести 1959:253,300). В Архангельском соборе князь взывает к Богу перед иконой архангела Михаила (Повести 1959:254,301). Будучи уже на Непрядве князь и воеводы "взьехавъ на высоко место и увидевъ образы святыхъ, иже суть въображени въ христiаньскыхъ знаменiихъ, акы некiи светильници солнечнiи светящеся въ время ведра" (Повести 1959:62). Там князь слез со своего коня и "паде на колени свои прямо великому пълку чернаго знаменiа, на немъ же въображенъ образъ Владыкы Господа нашего Исуса Христа" и начал молиться (Повести 1959:264,312; ср.188). Князь Дмитрий многократно призывает на помощь свв. Бориса и Глеба (Повести 1959:265,272,273,305,314,321,323,328,329), а перед самым сражением он молится перед крестом (Повести 1959:267). Очень показательно, что князь Дмитрий сравнивается с Константином Великим, с царем Давидом, с Александром Македонским, с Гедеоном (Повести 1959:263). Если в других произведениях цикла князь призывает умереть за Христианство, за святые церквии, то здесь на первое место выходит князь, и его соратники говорят, что они готовы головы свои положить "за тебе, Государя, и за святыа церкви и за провославъное христiанство" (Повести 1959:67). И далее в Повести соратники князя готовы смертью умереть "за святую веру христианскую", они кладут головы "за святые церкви и за православное христианство" (Повести 1959:269,274). А при возвращении с битвы уцелевшие воины поют псалмы, а также тропари мученикам и богородичны.

В "Сказании о Мамаевом побоище" (по Забелинскому списку) упоминается св. мч. Меркурий Кесарийский, при этом подразумевается, вероятно, и покровительство Меркурия Смоленского (Повести 1959:295-296,327). Здесь воспроизводится мотив из жития свв. Бориса и Глеба; Дмитрий говорит: "Аще кто постражетъ ся (святой веры) ради, то во ономъ веце у Бога со святыми будетъ" (Повести 1959:174). Прп. Сергий предсказывает князю, что венцы многие плетутся русским воинам, но князь еще не будет венец смертный носить (Повести 1959:299). В Сказании упоминается покровительство свт. Петра Московского и прп. Сергия (Повести 1959:315,323). Князь Владимир Андреевич говорит Дмитрию: воины готовы головы свои сложить яза святыя церкви и за православнuю веру и за твою великую обиду" (Повести 1959:174). И сам князь Дмитрий свидетельствует митрополиту Киприану, что он пострадал "за святыя церкви и за веру православную, и за землю Рускую и за свою великую обиду" (Повести 1959:204).

Духовный стих "Дмитрий Донской" усиливает мотив гибели воина в сражении как мученичества. Перед смертью Дмитрию Донскому было видение в Успенском соборе: Богородица с апостолом Петром отпевает на Куликовом поле погибших и говорит:

Так князь понял, что приближается его кончина. Жена его Евдокия, как известно, после смерти мужа основала Вознесенский монастырь в Кремле, в котором позже и постриглась. Итак, если князь Димитрий – предводитель мучеников, то все воины, умершие за христианскую веру, – мученики.[15]

Общие наблюдения над циклом произведений о Куликовской битве можно свести к следующим. В цикле очень заметно желание представить князя Димитрия мучеником, хотя он остался жив. Умер же он через несколько лет: согласно летописным данным и "Слову о житии" от тяжелой болезни, согласно преданию – от ран, полученных на Куликовом поле.[16] В жизни и главном деле князя Дмитрия особенно велика роль иконы: а) перед битвой он молится перед иконой, стоящей в изголовье, б) затем молится перед иконой Спаса в Успенском соборе, в) приносит молитву иконе Владимирской Богоматери в Успенском соборе, г) иконе Архангела Михаила в Архангельском соборе, д) он молится перед иконой в монастыре прп. Сергия, е) по пути на Куликово поле ему является икона свт. Николая Чудотворца,[17] ж) позже он падает на колени перед иконой, вышитой на стяге, перед самым началом сражения, з) иконы Богоматери (Владимирской и Донской) присутствуют на поле Куликовом, и) народ и священство провожают на битву и встречают в Москве князя Дмитрия "с иконами чудотворными", к) по возвращении с Куликова поля он идет поклониться иконе архангела Михаила, затем иконе Успения Богородицы, потом иконе Владимирской Богоматери, а на месте обретения иконы свт. Николая основывает Николо-Угрешский монастырь, куда и помещается чудотворная икона.[18]

Нельзя не заметить, что все главные события Куликовской битвы связаны с православными праздниками: выход из Москвы с таким расчетом, чтобы быть в Коломне на Успение, сама битва – на Рождество Богородицы, переправа через Дон по пути домой на Воздвижение (опять мотив контаминации креста и меча), прибытие в Москву на Покров Пресвятой Богородицы. Итак, этот период включает в себя три богородичных праздника (два великих – Успение и Рождество, а также Покров, но к ним – между Рождеством Богородицы и Покровом – присоединяется и покровительствует русскому воинству двунадесятый праздник Воздвижения Креста Господня.[19]

Великий князь Дмитрий Иванович был причислен к лику святых очень поздно – лишь в 1988 году. Всего же причислено к лику святых около пятидесяти князей и княгинь, как домонгольского периода, так периода междоусобицы и последовавшего затем ига; причем большая часть святых князей приходится именно на период ига. В Православной Церкви есть особый чин "благоверных царей и цариц". В Византии это были цари, которые в эпоху Вселенских соборов вставали на защиту Православия от ересей (созывали церковные Соборы). В этих канонизациях явственно видно проявление идеи теократии. Благоверный же князь на Руси, хотя он прославлялся в одном чине с греческими благоверными царями, представляет собой совсем другое церковное и духовное явление.[20] Там защита Церкви и Православия сверху, здесь – защита-служение, и даже преимущественно служение, самопожертвование, пролитие крови, "труды", как выразился Владимир Мономах. И когда великий князь постепенно превращается в царя-самодержца, идея служения вытесняется идеей теократии. Княжеская святость кончается, пишет Г.П. Федотов, когда византийский идеал власти вместе с царским титулом переносится в Россию (Федотов 1985:73).

Г.П.Федотов справедливо замечает, что неверно утверждать, будто Церковь канонизирует только или преимущественно военные или политические заслуги. Общеизвестны большие, даже выдающиеся заслуги Владимира Мономаха и Ивана Калиты, но их имен нет в ряду святых князей, а Ярослав Мудрый и Дмитрий Донской, как уже говорилось, канонизированы соответственно только в 2004 и в 1988 гг. Да и то, Ярослав прославлен лишь местно. С другой стороны, Муром дал святых князей, которые неизвестны русским летописцам. Из московских князей канонизирован только Даниил Московский и только в XVII веке, и тоже для местного почитания в построенном им Даниловом монастыре. Но канонизированы соперники или противники возвышения Москвы (например, св. блгв. кн. Михаил Тверской). Когда речь идет именно о канонизации князей нередко встречаются попытки чисто политического объяснения той или иной канонизации. И все же, не отрицая наличия и политических мотивов в той или иной канонизации, следует согласиться с одним наблюдением Федотова: Церковь смотрит часто не на результаты, а на намерения и канонизирует даже политических и военных неудачников.[21] В древнерусском понимании, главный смысл княжеской власти состоит в искреннем общественном служении, завершившемся, как правило, жертвенной смертью.

Из каких черт складывается образ идеального князя, его словесная икона? – На первом месте стоят христианские добродетели – христолюбие и братолюбие; на втором – благообразная внешность [22] (князья сравниваются с библейскими царями Давидом и Соломоном, с Иосифом Прекрасным); на третьем – воинские достоинства: грозны, сильны, сверх меры храбры, ратному делу искусны; мужественный ум имели, врагам в сражениях страшными являлись, многих супостатов, поднимавшихся на них, побеждали и во всех странах имена свои прославили (здесь встречаются сравнения с ветхозаветными героями Самсоном, Иисусом Навином,[23] Гедеоном или с Александром Македонским, римским полководцем Веспасианом); и лишь на четвертом – "труды" и победы за правую веру: с погаными (язычниками) часто бились за святые церкви и православную веру, отчину свою от врагов Христианства "безленостно" и неустанно оберегали (Сказание 1978:302; Похвала 1981:200-202; Житие 1981:426 и др.).

Заметное место в истории Руси принадлежит "стоянию на Угре", которое произошло ровно через сто лет после Куликовской битвы. В своем "Послании на Угру" архиепископ Ростовский Вассиан Рыло (1467-1481) несколько раз призывает Ивана III постоять за православное христианство и за свое отечество (Послание 1982:522).[24] Как ранее Мамай, так теперь хан Ахмат обвиняется в стремлении "до конца разорити Христiанство" (Послание 1982:524). Поэтому великий князь и войско – не просто воины, но воины Христовы, и отказ от борьбы был бы предательством Христианства (Послание 1982:526). Народ, пишет святитель Вассиан, есть духовное стадо словесных овец, врученное царю Богом, и он отвечает за них перед Богом. Великий князь без всякого сомнения, как истинный пастырь, должен выступить против врага, обязан последовать примеру своих предков и сродников – князей Игоря, Святослава, равноапостольного Владимира и Владимира Мономаха. Особенно подробно Вассиан говорит о подвиге великого князя Димитрия Донского и его войска, несколько раз называя и подчеркивая мученический характер их подвига: они погибли за исповедание веры Христовой и за церкви, а потому "наравне с древними (первыми) мучениками венцы приняли" (Послание 1982:528,530).

В "Повести о стоянии на Угре" победа русского войска объясняется как явное чудо помощи Божией, покровительства Богородицы и всех святых. Автор Повести, признавая ценность и величие победы, делает важную оговорку: «…Да не похвалятся своимъ безумiемъ несмысленiи, глаголюще: "Мы своимъ оружiемъ избавихомъ Русскую землю", но дадятъ славу Богу и Пречистей Его Матери Богородицы, Той бо спасе...» (Повесть 1982а:518). Древнерусский книжник предостерегает современников и потомков: нельзя приписывать победы только себе, своей храбрости или военному искусству, чтобы Господь не наказал Русь, как наказал турецким владычеством многие народы.

О военном деле много и подробно рассказывается в "Казанской истории" (1564-1565). Перед походом на Казань Иван Грозный к ополчению, собранному из разных земель, "прибавляет" специально обученных "огненныхъ стрелцовъ много, и ратному делу гораздо изученныхъ, и главъ своихъ не щадящихъ въ нужное время" (Казанская 1985:363). Непосредственно перед выступлением он устраивает военный смотр войскам (Казанская 1985:449-452). В Истории подробно рассказывается о численности и распределении обязанностей среди князей и воевод, командовавших отрядами, о численности тех или иных полков, о их вооружении, национальности и расположении в походе и во время осады (передовой полк, матица, полки правой и левой руки, сторожевой полк), о переходах и привалах, о переправах через реки и т.д. Так же подробно описывается и сама осада, ее приемы в разное время, а также военные и инженерные хитрости.

В Истории говорится и об особенностях военного искусства противника: "учени бо суть измаилтяне от начала своего бранемъ, учатся от младенства сицевымъ, потому же и сурови, и безстрашни, и усерды намъ бываху, смиреннымъ. От праотецъ своихъ благословени быша – от Исава и от Исмаила прегордаго – питатися оружiемъ своимъ; мы есмя – от кроткаго и смиреннаго изыдохомъ праотца нашего Iякова, тамъ силно не можемъ противитися и много смиряемся предъ ними, и яко Iяковъ предъ Исавомъ, и побеждаемъ ихъ оружiемъ крестнымъ, той бо есть намъ во бранехъ победа и утверженiе на противныя наша" (Казанская 1985:365;ср.443). Итак, автор Истории подчеркивает, что одной из причин побед "казанцев" является их профессионализм: они с детства готовят себя к ратному делу, а с другой стороны, – только этим и добывают себе пропитание. Как бы в ответ на это царь и создает профессиональные отряды стрельцов-пищальников.

При осаде Казани игумен Троице-Сергиева монастыря присылает к Ивану Грозному двух иноков (аналогия – Пересвет и Ослябя, посланные прп. Сергием со св. блгв. кн. Димитирием Донским на Куликово поле). Иноки принесли две иконы: Пресвятой Троицы и Явления Божией Матери прп. Сергию с апостолами Петром и Иоанном. В своей молитве перед иконами Иван Грозный просит помощи у прп. Сергия и вспоминает великого князя Димитрия Донского (Казанская 1985:495). И тогда произошло чудо: как осаждавшие (во сне), так и защитники города видели, как прп. Сергий ходил по городу, осеняя его крестом и подметая улицы и площади. Здесь мы видим тот же мотив: прп. Сергий выметает "басурманство" и готовит город к принятию Христианства. В то же время одному тяжело раненому боярину было видение: святитель Николай с апостолами молились Богу, чтобы Господь освятил город, и в него вселились православные люди. И другому боярину явился свт. Николай и повелел на праздник Порова Богородицы идти на штурм города. Так особенно почитавшийся на Руси святой сам назначил день штурма.

В Истории особенно часто упоминается крест Христов: крестное оружие упоминается в вышеприведенной цитате; крестом благословляет Ивана Грозного митрополит Макарий ("и даетъ ему вместо видимаго оружiя невидимое оружiе – крестъ Христовъ"); Иван Грозный входит в Казань с крестом и молится перед ним со слезами; неоднократно говорится, что русские побеждают или крестом, или оружием креста, или крестным оружием (Казанская 1985:365,535,457 и др.). В этих выражениях опять повторяется мотив контаминации креста и меча, который вошел в православную литературу со времен царя Константина Великого, в житии которого впервые возникает эта контаминация, хотя в переносном смысле крест называли оружием еще в раннехристианские времена.

Сразу же после Казанского похода в 50-е годы была написана уникальная икона "Благословенно воинство небесного Царя", которую иногда называют неправильно "Церковь воинствующая". Она находилась в Успенском соборе возле царского места – Мономахова трона. Необычны ее тема, ее композиция, ее размеры: ширина иконы почти в три раза превышает высоту (1,44?3,96 метра).[25] Мы отметим только две особенности. Первая связана с названием иконы. Оно представляет собой стихиру на стиховне пятого гласа на утрени понедельника: "Благословено воинство небеснаго Царя: аще бо и земнороднiи беша страстотерпцы, но аггельское достоинство потщашеся достигнути, о телесехъ нерадиша, и страданьми безплотныхъ сподобишася чести. Темже молитвами ихъ Господи, низпосли намъ велiю милость" (Октоих 1962:27 об.). Идея стихиры состоит в том, что мученики не думали о своем земном теле, и, пострадав, приняв смерть, они из воинства земного перешли в воинство небесного Царя, т.е. в ангельский чин. Как видим, дорогая для древнерусской книжности идея воинского подвига как мученичества берет свое начало в богослужении: вначале погибшие воины приравниваются к мученикам, а затем мученики к ангелам. Причем эта идея не раз проводится в воинских повестях и летописях, вслед за тем в новосоставленных службах святым, а также, как свидетельствует этот образ, – в иконописи.

Вторая особенность связана с составом персонажей. На иконе изображено шествие воинов из горящей Казани (земного града) в град небесный – Горний Иерусалим, где их встречает Пресвятая Богородица с Младенцем на руках. Младенец Христос держит на вытянутых руках мученические венцы. Ангелы берут их и увенчивают прибывающих воинов. Воинство разделено на три ряда.[26] Впереди возле Небесного Иерусалима, обернувшись назад, как бы призывая всех следовать за собой, скачет св. Архангел Михаил. За ним с алым стягом и в алом плаще, также обернувшись, скачет, как полагает большинство исследователей, Иван Грозный (см. Подобедова 1972:25). В самом центре иконы позади Ивана Грозного на черном коне возвышается самая крупная на иконе фигура (она больше и Богородицы, и Архангела Михаила), с большим крестом в руках. Общепринятая точка зрения состоит в том, что это Владимир Мономах, поскольку Иван Грозный называл его первым русским царем, а себя считал его преемником и наследником его царских регалий. Но, например, Э.С. Смирнова полагает, что это, возможно, св. равноапостольный Константин (Смирнова 1988:302). Мы также склонны считать центральную фигуру царем Константином. В руках он держит большой крест, а мы уже показали, какую большую роль играет крест в "Казанской истории". За царем Константином следуют св. равноапостольный Владимир с сыновьями Борисом и Глебом. Во главе верхнего ряда св. Димитрий Донской и его покровитель св. вмч. Димитрий Солунский. Во главе нижнего войска – св. Александр Невский и св. вмч. Георгий Победоносец. На иконе в верхнем и нижнем рядах изображены также св. вмч. Феодор Стратилат, св. мч. Андрей Стратилат, св. мч. Михаил Черниговский, св. блгв. кн. Михаил Тверской, св. блгв. кн. Всеволод-Гавриил Псковский, св. блгв. кн. Довмонт-Тимофей Псковский, свв. князья Феодор, Давид и Константин Ярославские и другие святые князья-воины (Подобедова 1972:25-26; Смирнова 1988:175-179, 302-303).

Все перечисленные покровители русского воинства названы и в Послании под Казань свт. Макария.[27] Здесь икона и книжность находятся в полном согласии. Но Послание свт. Макария и икона лишь завершают формирование собора покровителей русского воинства, завершают, а не открывают. Начало же его формирования следует отнести ко времени крещения Руси, а собственно русского собора святых воинов – ко времени убийства свв. Бориса и Глеба. Общие же контуры, как мы видели, вполне определены в Куликовском цикле произведений.

Библиотека 1999 – Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1-7. С-Пб., 1997-1999.

Болотцева 1980 – И.П.Болотцева. "Сказание о Мамевом побоище" на иконе "Сергий Радонежский с житием" XVII века. – Куликовская битва в литературе и искусстве. М., 1980.

Брюсова 1984 – В.Г.Брюсова. Русская живопись 17 века. М., 1984.

Вознесенский 1899 – Житие и чудеса св. николая Чудотворца, архиепископа Мирликийскаго и слава его в России. Сост. А.Вознесенский и Ф.Гусев. С-Пб., 1899.

Воинские 1949 – Воинские повести Древней Руси. М.-Л., 1949.

Воинские 1985 – Воинские повести Древней Руси. Л., 1985

Житие 1981 – Житие Александра Невского. – ПЛДР, т. 3. М., 1981.

Задонщина 1981 – Задонщина. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

История 1908 – История русской литературы. Под ред. Е.В.Аничкова, А.К.Бороздина, Д.Н.Овсянико-Куликовского. Т.1, вып. III-IV, М., 1908.

Исторические 1986 – Исторические песни. Баллады. М., 1986.

Казанская 1985 – Казанская история. – ПЛДР, т. 7. М., 1985.

Киреевский 1986 – Собрание народных песен П.В.Киреевского. Тула, 1986.

Кирша 1977 – Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М., 1977.

Куликовская 1980 – Куликовская битва в литературе и искусстве. М., 1980.

Курбский 1986 – Андрей Курбский. История о великом князе Московском. – ПЛДР, т.8. М., 1986.

Легенда 1981 – Легенда о граде Китеже. – ПЛДР, т. 3. М., 1981.

Лепахин 2000 – Валерий Лепахин. Икона и иконичность. Сегед, 2000.

Летописная 1981 – Летописная повесть о Куликовской битве. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Летописные 1980 – Летописные повести о походе князя Игоря. – ПЛДР, т. 2. М., 1980.

Летописные 1981 – Летописные повести о монголо-татарском нашествии. – ПЛДР, т.3. М., 1981.

Летопись 1989 – Летопись Сибирская краткая кунгурская. – ПЛДР, т. 11. М., 1989.

Лихачев 1979 – Д.С.Лихачев. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979.

Московская 1971 – Московская школа иконописи. М., 1971.

Московская 1982 – Московская повесть о походе Ивана III Васильевича на Новгород. – ПЛДР, т. 5. М., 1982.

Новая 1987 – Новая повесть о преславном Российском царстве. – ПЛДР, т.9. М., 1987.

Новгородская 1981 – Новгородская икона XII-XVII веков. Л., 1981.

Новгородская 1987 – Новгородская повесть о походе Ивана III Васильевича на Новгород. – ПЛДР, т. 5. М., 1987.

Новгородские 1978 – Новгородские былины. М., 1978.

Октоих 1962 – Октоихъ, сиречь Осмогласникъ. М., 1962.

Орлов 1902 – А.С.Орлов. Об особенностях формы русских воинских повестей (кончая XVII в.). М., 1902.

Орлов 1906 – А.С.Орлов. Исторические и поэтические повести об Азове. Тексты. М., 1906.

Памятники 1994 – Памятники литературы Древней Руси, т. 1-12. М., 1978-1994.

Переписка 1986 – Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным. – ПЛДР, т. 8. М., 1986.

Писание 1987 – Писание о преставлении и погребении князя Скопина-Шуйского. – ПЛДР, т. 9. М., 1987.

Плач 1987 – Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства. – ПЛДР, т. 9. 1987.

Плюханова 1995 – Плюханова М. Сюжеты и символы Московского царства. С-Пб., 1995.

Повести 1959 – Повести о Куликовской битве. М., 1959.

Повесть 1978 – Повесть временных лет. – ПЛДР, т. 1. М., 1978.

Повесть 1980 – Повесть об убиении Андрея Боголюбского. – ПЛДР, т. 2. М., 1980.

Повесть 1981 – Повесть о битве на Липице. – ПЛДР, т. 3. М., 1981.

Повесть 1981а – Повесть о взятии Царьграда крестоносцами в 1204 году. – ПЛДР, т. 3. М., 1981.

Повесть 1981б – Повесть о разорении Рязани Батыем. – ПЛДР, т. 3. М., 1981.

Повесть 1981в – Повесть о битве на реке Воже. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Повесть 1981г – Повесть о нашествии Тохтамыша. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Повесть 1981д – Повесть о побоище на реке Пьяне. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Повесть 1981е – Повесть о Темир Аксаке. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Повесть 1981ж – Повесть об ослеплении Василия II. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Повесть 1982 – Повесть о взятии Царьграда турками в 1453 году. – ПЛДР, т. 5. М., 1982.

Повесть 1982а – Повесть о стоянии на Угре. – ПЛДР, т. 5. М., 1982.

Повесть 1986 – Повесть о псковском взятии. – ПЛДР, т. 6. М., 1986.

Повесть 1986а – Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков. – ПЛДР, т. 8. М., 1986.

Повесть 1988 – Повесть о Савве Грудцыне. – ПЛДР, т. 10. М., 1988.

Повесть 1988а – Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков. – ПЛДР, т. 10. М., 1988.

Повесть 1989 – Повесть о взятии Смоленска Иваном Грозным. – ПЛДР, т. 11. М., 1989.

Подобедова 1972 – О.И.Подобедова. Московская школа живописи при Иване IV. М., 1972.

Послание 1982 – Послание на Угру Вассиана Рыло. – ПЛДР, т. 5. М., 1982.

Послание 1986 – Послание Ивана Грозного польскому королю Стефану Баторию 1579 года. – ПЛДР, т. 8. 1986.

Послание 1986а – Послание Ивана Грозного польскому королю Стефану Баторию 1581 года. – ПЛДР, т. 3. М., 1986.

Поучение 1978 – Поучение Владимира Мономаха. – ПЛДР, т. 1. 1978.

Похвала 1981 – Похвала роду рязанских князей. – ПЛДР, т. 3. М., 1981.

Псковская 1987 – Псковская летописная повесть о Смутном времени. – ПЛДР, т. 9. М., 1987.

Псковская 1990 – Псковская икона XIII-XVI веков. Л., 1990.

Рассказ 1981 – Рассказ о восстании в Новгороде в 1418 году. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Рассказ 1981а – Рассказ о преступлении рязанских князей. – ПЛДР, т. 3. М., 1981.

Рукописание 1981 – Рукописание Магнуша. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Русская 1954 – Русская повесть XVII века. М., 1954.

Святая 1995 – Русь Святая. Краткая иллюстрированная история Православия на Руси. М., 1995.

Серегина 1994 – Н.С.Серегина. Песнопения русским святым. По материалам рукописной певческой книги XI-XIX вв. «Стихирарь месячный». С-Пб., 1994.

Сказание 1981 – Сказание о битве новгородцев с суздальцами. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Сказание 1981а – Сказание о Довмонте. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Сказание 1981б – Сказание о Мамаевом побоище. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Сказание 1981в – Сказание о нашествии Едигея. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Сказание 1981г – Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора. – ПЛДР, т. 3. М., 1981.

Сказание 1984 – Сказание о князьях Владимирских. – ПЛДР, т. 6. М., 1984.

Сказание 1985 – Сказание о Борисе и Глебе. М., 1985.

Сказание 1987 – Сказание Авраамия Палицина об осаде Троице-Сергиева монастыря. – ПЛДР, т. 9. М., 1987.

Сказание 1988 – Сказание о киевских богатырях. – ПЛДР, т. 10. М., 1988.

Сказание 1988а – Сказание о царе Василии Константиновиче. – ПЛДР, т. 10. М., 1988.

Сказание 1988б – Сказание об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы. – ПЛДР, т. 10. М., 1988.

Слова 1981 – Слова Серапиона Владимирского. – ПЛДР, т. 3, М., 1981.

Словарь 1998 – Словарь книжников и книжности Древней Руси, XI-XVII вв. С-Пб., 1987-1998.

Слово 1980 – Слово о полку Игореве. – БЛДР, т. 4. М., 1997.

Слово 1981 – Слово о Меркурии Смоленском. – ПЛДР, т. 3. М., 1981.

Слово 1981а – Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича. – ПЛДР, т. 4. М., 1981.

Слово 1986а – Слово похвальное Льва Филолога Михаилу и Феодору Черниговским. – ПЛДР, т. 8. М., 1986.

Смирнова 1988 – Смирнова Э.С. Московская икона XIV-XVII веков. Л., 1988.

Тверская 1993 – Тверская икона XIII-XVII веков. С-Пб., 1993.

Третьяковская 1995 – Государственная Третьяковская галерея. Каталог собрания. Древнерусское искусство X - нач. XV века. М., 1995.

Фасмер 1987 – М.Фасмер. Этимологический словарь русского языка. М., 1987.

Федотов 1985 – Федотов. Г.П. Святые Древней Руси. Париж, 1985.

Филатов 1966 – В.В.Филатов. Икона с изображением сюжетов из истории Русского государства. – ТОДРЛ, т. XXII. М-Л., 1966.

Чудо 1981 – Чудо Георгия о змии. – ПЛДР, т. 3. М., 1981.

Энциклопедия 1995 – Энциклопедия "Слова о полку Игореве", т. 1-5. С-Пб., 1995.

Сокращения: ПЛДР – Памятники литературы Древней Руси. Т.1 – 1978, т. 2 – 1980, т. 3 – 1981, т. 4 – 1981, т. 5 – 1982, т. 6 – 1984, т. 7 – 1985, т. 8 – 1986, т. 9 – 1987, т. 10 – 1988, т. 11 – 1989, т. 12 – 1994. БЛДР – Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1-7. М., 1997-1999.

[1] Великий князь киевский Святослав, узнав о поражении Игоря, призывает других князей отомстить "за землю Рускую, за раны Игоревы" (Библиотека 1997:4,263).

[2] Ниже Игорь еще раз повторяет с иронией: "Азъ по достоянью моему (заслуженно) воспрiяхъ победу (т.е. поражение) от повеленiя Твоего Владыко Господи…" (Библиотека 1997:4,245).

[3] Это Сказание составлено в середине XIV века на основе летописной повести проновгородской ориентации (существует и антиновгородская летописная запись этого события) и устного предания о чуде от иконы Знамение. Эта почитаемая в Новгороде икона середины XII века сохранилась (см. Новгородская 1981:8,284).

[4] Здесь явный анахронизм, поскольку осада Новгорода происходила за пятьдесят лет до рождения святого князя.

[5] Схожим образом Архангел Михаил изображается в 13-ом клейме иконы "Архангел Михаил с деяниями" из Архангельского собора Кремля (10-е годы XV века). В нем Ангел поражает войско Сеннахирима, осадившего Иерусалим (см. Смирнова 1988:68-76,272-273). Этот эпизод десятки раз упоминается в древнерусских воинских повестях.

[6] Несколько столетий спустя, в год нашествия на Русь Девлет-Гирея (1571 г.), иноку Антонию в Богородице-Рождественском монастыре Владимира было видение. Св. Борис и Глеб вошли в храм и стали будить св. Александра Невского, призывая его помочь "сроднику" – царю Иоанну Васильевичу Грозному. Затем все трое они идут в Успенский собор, чтобы поднять св. Андрея Боголюбского, Всеволода Большое Гнездо, Ярослава (отца Александра Невского) и св. Георгия Владимирского (погибшего в битве на реке Сити). Последним они призывают из Ростова св. Петра, царевича Ордынского. Интересно отметить, что двое из упомянутых князей не канонизированы, но они как бы освящаются самим княжеским служением и их сродниками – святыми князьями (детьми, отцами, внуками, дедами и прадедами). Не случайно они призывают на помощь против Девлет-Гирея и св. Петра царевича – татарина по происхождению.

[7] Мы пытались показать, что уже в "Повести временных лет" и "Сказании (или Чтении) о Борисе и Глебе" религиозные мотивы и критерии формируют отношение к воинству, подвигу, победе, поражению, их причинам. Литература домонгольской Руси дала не "зачатки" образов, а продуманную, глубокую и всеохватывающую мировоззренческую картину защиты Отечества (княжества) от врага и ратного дела вообще. Книжность периода татаро-монгольского ига (и особенно начала нашествия) внесла новые мотивы в воинскую тему и значительно усилила ее драматизм.

[8] Свт. Серапион Владимирский в своих Словах добавляет, что Господь послал наказание также за ненависть и остатки язычества (Слова 1981:440,442,444,446,448).

[9] Такое отношение к нашествию врагов, как мы видели, довольно часто встречается уже в "Повести временных лет", но там оно еще не звучит с таким трагизмом (см.Повесть 1978:181-183,233-235,241-243; ср.Лепахин 2000:226-227).

[10] Нашествие татар стало наказанием и для половцев за то, что они пролили много русской христианской крови.

[11] Известно, что Смоленск не был осажден во время Батыева нашествия, но рассмотрение проблемы соответствия тех или иных фактов, встречающихся в художественных произведениях, исторической правде не входит в нашу теперешнюю задачу.

[12] В "Легенде о граде Китеже" говорится, что Батый убил св. Меркурия Смоленского через два года после св. Михаила Черниговского (Легенда 1981:220).

[13] В летописной Повести о побоище на Дону Мамай говорит: "Крестьяньство потеряемъ (уничтожим) и церкви Божiя попалимъ" (Повести 1959:29-30). Мамай, согласно Сказанию, эллин верою, т.е. язычник и иконоборец (!), т.е. мусульманин (Повести 1959:244). Мамай сравнивается также с Юлианом-отступником. Он хочет разорить православную веру и осквернить святые церкви. Мамай хочет подражать хану Батыю, он расспрашивает старых татар о том, как Батый "святыа церкви оскьверни, и многы манастыри и села пожже, и въ Володимере вселенскuю церковь (Успенский собор – В.Л.) златоверхую разграби" (Повести 1959:244). "Слово о житьи и о преставленiи великаго князя Дмитрiа Ивановича, царя рускаго" Мамай говорит: "Преиму землю Рускую, и церкви христианскыя разорю, и веру ихъ на свою преложу" (Слово 1981а:210).

[14] Согласно летописным данным, икона в то время находилась еще во Владимире, ее перенесли в Москву 1395 году. Однако, ряд косвенных свидетельств позволяет рассматривать всерьез этот эпизод Сказания (см. Дмитриев 1954:195-197).

[15] Самый ранний случай понимания гибели в бою как мученичества А.С. Орлов относит к XII веку – Успенский сборник. В нем две рати, стоящие друг против друга, изображаются как мучители и мученики (см.Орлов 1902:34).

[16] Например, Ермолинская летопись сообщает, что после битвы "на теле его (князя Димитрия) не было никакой раны" (Повести 1959:371).

[17] Согласно преданию, во время похода князь Димитрий остановился на привал (для преуспокоенiя) в пятнадцати поприщах от Москвы. Здесь он увидел над сосной сияющую великим светом икону свт. Николая. После молитвы князя, бояр и воинов икона сама сошла в руки Димитрия. Князь воскликнул: "Сiя вся угреша сердце его" (Вознесенский 1899:284). И с тех пор место явления иконы стали называть Угреша.

[18] Николо-Угрешский монастырь служил одним из излюбленных мест паломничества для царской семьи и для народа. Его называли "царским монастырем", "государевым богомольем". Государи ходили в монастырь иногда пешком, а паломничества называли "Угрешскими походами", видимо, в память о походе св. Димитрия Донского. Царь Михаил Федорович совершил девять, а Алексей Михайлович – тринадцать "походов" (Вознесенский 1899:286).

[19] Куликовская битва нашла отражение в миниатюре, в иконе, позже в лубке. Наиболее полно и точно "Сказание о Мамаевом побоище" изображено на прикрепленной снизу к иконе прп. Сергия с житием поздней наделке второй половины XVII века, впрямую независимой от средника и клейм иконы. Этому произведению посвящены три статьи В.В. Филатова и статья И.П. Болотцевой, в которых детально исследована история, композиция и художественные особенности иконы, поэтому мы только упомянули о ней (см.Филатов 1966:277-293; Болотцева 1980:120-128). Но в ракурсе нашей темы нельзя не отметить, что почти все эпизоды Сказания, связанные с христианскими мотивами произведения, нашли свое место на нижней части иконы.

[20] Г.П. Федотов выделяет несколько групп святых князей: а) равноапостольные (Владимир, Ольга, Константин, Михаил и Федор Муромские), б) князья-иноки (Никола Святоша, Иоасаф Кубенский), в) князья-страстотерпцы (Борис и Глеб, Василько Ростовский, Михаил Черниговский), г) князья-защитники (Александр Невский, Михаил Тверской, Димитрий Донской). Они готовы отдать жизнь за своих людей в сражении с врагом, а их поездки в Орду свидетельствуют и о готовности принять мученическую кончину.

[21] У Г.П. Федотова имеется и более категоричное высказывание: "Церковь не канонизирует никакой политики, – ни московской, ни новгородской, ни татарской; ни объединительной, ни удельной" (Федотов 1985:88).

[22] В этом факте описания внешности идеального князя вслед за христианскими добродетелями, но перед перечислением воинских подвигов, мы видим влияние иконописи. На иконе главное – лик Христа, Богородицы или святого. Как иконописец стремится показать в лике духовную красоту изображенного, так и писатель стремится составить словесную икону князя. Без описания благообразной внешности образ остался бы слишком абстрактным для читателя. Кроме того, красота внешняя подтверждает красоту внутреннюю, духовную.

[23] В Оружейной палате Московского Кремля хранится знамя князя Димитрия Пожарского начала XVII века. На нем вышит архангел Михаил с мечом в правой руке и ножнами в левой, а перед ним колено преклоненный Иисус Навин с лежащим у ног Архангела мечом (о явлении Иисусу Навину "вождя воинства Господня" см. Ис. Нав. 5:13-15). Архангел Михаил как бы освящает оружие Иисуса Навина и ободряет его перед осадой Иерихона (см. Святая 1995:195, табл.326).

[24] О разорении Русской земли святитель Вассиан говорит так, что заметно его хорошее знание "Слов" Серапиона Владимирского.

[25] Об этой иконе написано очень много: назовем имена П.П.Муратова, А.Грищенко, М.К.Каргера, Айналова, А.И.Некрасова, В.И.Антонову, Н.Е.Мневу, М.А.Алпатова, Д.С.Лихачева, О.И.Подобедову, В.В.Морозова. В настоящее время хранится в ГТГ.

[26] Напомним, что в "Казанской истории" говорится как раз о трех больших отрядах: матица в середине, полки правой руки и полки левой руки.

[27] Послание свт. Макария находится в прямой взаимосвязи с "Посланием на Угру" свт. Вассиана Ростовского.

Воинство в древнерусской литературе и иконописи. Часть 2